Удар Израиля по Дохе 9 сентября стал переломным моментом не только в палестино-израильском конфликте, но и в более широкой архитектуре ближневосточной политики. Впервые атака вышла за пределы привычного театра боевых действий, затронув государство, которое долгие годы выступало в роли медиатора и площадки для переговоров. Это означает фактический отказ Израиля учитывать дипломатические иммунитеты и нормы международного права, что неизбежно приведёт к росту напряжённости в регионе. Для Катара подобный шаг стал ударом по статусу нейтрального посредника и вызовом его международному имиджу, построенному на мягкой силе, инвестициях и дипломатии. Таким образом, прежний баланс, когда Доха могла играть роль посредника между противоборствующими сторонами, оказался подорван.

В то же время атака знаменует появление нового вектора конфликта — израильско-катарского. До этого их отношения оставались сложными, но в значительной мере негласными и опосредованными, ограничиваясь конкуренцией за влияние и спорами по поводу поддержки ХАМАС. Теперь же речь идёт о прямом столкновении интересов, способном перерасти в долгосрочное противостояние с гораздо более широкими последствиями. Для Израиля это демонстрация решимости устранять угрозы вне зависимости от географии, для Катара — необходимость искать новые альянсы и инструменты давления. В итоге регион сталкивается не только с углублением старого конфликта, но и с формированием новой линии напряжённости, которая способна переразметить карту ближневосточных отношений.

Заявление Дохи о готовности принять ответные меры против Израиля открывает крайне опасную перспективу: вовлечение Катара в прямое противостояние может мобилизовать широкую поддержку со стороны арабского мира, в первую очередь Ирана, но также и других стран Персидского залива, которые традиционно демонстрируют солидарность перед лицом внешнего давления.

Однако для Катара это путь в ловушку: жесткая линия, включающая санкции, дипломатический разрыв или иные меры давления, автоматически перечеркнёт его статус медиатора, который долгие годы формировался как уникальная роль в ближневосточной политике. Запад, возлагавший на Доху ключевые надежды в вопросах диалога с ХАМАС и Газы, в таком случае будет вынужден искать нового посредника, и здесь наиболее вероятным претендентом выглядит Египет, традиционно конкурирующий с Катаром в этой сфере. Не случайно именно Каир всё активнее демонстрирует дипломатическую результативность, включая недавнюю договорённость между МАГАТЭ и Ираном о возобновлении инспекций, что укрепляет имидж Египта как конструктивного арбитра.

Если же Катар ограничится более сдержанной реакцией, выражающейся в мягких дипломатических демаршах или символических шагах, это станет сигналом о его стремлении сохранить уникальный посреднический статус, несмотря на риски безопасности. Такой выбор оставит за Дохой пространство для манёвра: с одной стороны, демонстрация национальной решимости и ответа на нарушение суверенитета, с другой — сохранение за собой роли переговорной площадки, без которой трудно представить будущие попытки урегулирования палестино-израильского конфликта. Таким образом, Доха оказывается на перекрёстке двух стратегий: путь силы, ведущий к потере дипломатического капитала, или путь сдержанности, позволяющий удержать статус главного медиатора, пусть и ценой серьёзных угроз собственной безопасности.

В этой ситуации Дональд Трамп оказался между двух огней: с одной стороны, он вынужден учитывать стратегический альянс с Израилем, а с другой — не может позволить себе потерять Катар, важного экономического и энергетического партнёра США в регионе. Его осторожная реакция — выражение недовольства без прямого осуждения — выглядит как попытка балансировать между двумя важнейшими опорами американской ближневосточной политики. The New York Times пишет, что такая позиция лишь подчеркивает слабость и бессистемность коллективного подхода Белого дома: США де-факто предоставляют Израилю свободу действий, но одновременно демонстрируют союзникам в Заливе неспособность выступать гарантом стабильности.

Для Катара подобная «двойственность» американской линии выглядит предательством, а для арабского мира — сигналом, что Вашингтон уже не готов жестко управлять кризисами, как это было в предыдущие годы.

Одновременно удар по Дохе и реакция Трампа ставят под сомнение перспективы более широкой дипломатической стратегии США в регионе. Первоначальная цель американского президента заключалась в том, чтобы завершить войну в Газе и возродить процесс нормализации отношений в духе Авраамовых соглашений. Но реальность складывается иначе: вместо укрепления дипломатических связей США сталкиваются с нарастающим недоверием арабских столиц и усилением роли альтернативных путей. 

Реакция Турции на израильский удар по Дохе была предсказуемой, но от этого не менее значимой: Анкара сразу же выступила с жёстким осуждением, обвинив кабинет Нетаньяху в стремлении «втянуть весь регион в катастрофу». Подобные заявления Эрдогана органично вписываются в стратегию Турции по укреплению своего статуса защитника палестинцев и ключевого игрока исламского мира. Поддержка Катара здесь также не случайна: обе страны давно связаны тесными политическими и экономическими отношениями, а их общий дискурс о «братстве» формирует дополнительный слой легитимности для внешнеполитических амбиций Анкары. На фоне тихой и сдержанной заявлений США и растущего недоверия к Западу, Турция позиционирует себя как защитник международного права и дипломатии.

Особую остроту ситуации придаёт то, что даже традиционные союзники Израиля на Западе, включая Францию и Великобританию, выразили недовольство атакой. Это делает позицию Тель-Авива ещё более уязвимой на международной арене. Фактор Турции, подкреплённый поддержкой со стороны широкого круга исламских стран, может серьёзно усилить давление на Израиль. Предстоящая экстренная встреча Совета Безопасности ООН по инициативе Алжира и Пакистана лишь добавляет напряжённости: дипломатический фронт против Израиля становится всё более обширным.