Россия в последние годы демонстрирует явную утрату влияния на Южном Кавказе. Этот процесс не является следствием исключительно внешних факторов или давления со стороны третьих держав, а в первую очередь обусловлен самой российской внешнеполитической стратегией. Последовательное применение инструментов силового и политического принуждения, а также акцент на неоимперской модели взаимодействия с соседними государствами, привели к систематическому разрушению двусторонних отношений с основными странами региона — Грузией, Азербайджаном и Арменией.

Политика России в отношении Южного Кавказа на протяжении последних двух десятилетий базировалась на концепции ограниченного суверенитета и попытках закрепить своё доминирование через военное присутствие, экономическое давление и политическую изоляцию альтернативных внешних векторов. Однако такая модель оказалась неэффективной и даже контрпродуктивной в условиях стремительно меняющейся региональной и глобальной политической архитектуры. Пример Грузии, которая после событий 2008 года разорвала дипломатические отношения с Россией и ориентировалась на евроатлантические структуры, стал первым проявлением ограниченности российской стратегии. Признание Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии окончательно исключило возможность восстановления доверия между двумя странами.

Даже несмотря на то, что Грузия в последние годы приостановила активные шаги на пути евроатлантической интеграции, это не свидетельствует о нормализации или улучшении отношений с Российской Федерацией. Напротив, в грузинском обществе сохраняется и даже усиливается антироссийская настроенность, которая находит выражение не только в политической риторике, но и в общественном мнении. Хотя правящая партия старается лавировать между Западом и Россией, избегая резких антагонистических жестов, общая направленность общественных настроений чётко указывает на отсутствие доверия и глубокую неприязнь к России.

Это подтверждают данные социологических исследований. Согласно опросу, проведённому организацией Caucasus Barometer в апреле — мае 2024 года, 69% граждан Грузии назвали Россию главным врагом страны.

Для сравнения: в аналогичном исследовании 2021 года такой ответ дали 66% респондентов, в 2019 году — 49%, в 2017 году — 40%, а в 2012 году — лишь 35%. Наблюдаемая динамика демонстрирует устойчивый рост негативного восприятия России в грузинском обществе на протяжении последнего десятилетия.

Такое развитие общественных настроений трудно объяснить исключительно конфликтом 2008 года, несмотря на его фундаментальное значение для грузинской внешнеполитической идентичности. Очевидно, что на антироссийские настроения повлияли и более поздние события, в первую очередь — агрессия России против Украины в 2014 и особенно в 2022 году, а также последующие геополитические действия Кремля, рассматриваемые как угроза не только соседним государствам, но и международной системе в целом. Грузинское общество воспринимает российскую внешнюю политику как экспансионистскую и опасную, что усиливает стремление к дистанцированию от Москвы, даже если на уровне политической элиты наблюдается временная сдержанность или тактическая нейтральность.

Армения на протяжении десятилетий играла для России роль стратегического якоря на Южном Кавказе, обеспечивая Москве военное и политическое присутствие в регионе. Одним из главных инструментов такого контроля стала 102-я российская военная база в Гюмри, присутствие которой Москва неизменно позиционировала как гарантию стабильности и безопасности для Армении. Однако на практике база всё чаще воспринималась как элемент геополитического сдерживания и средство наблюдения за всей южнокавказской дугой, включая Иран, Турцию, Азербайджан и Грузию.

Примечательно, что в последние дни по разным сообщениям Россия активизировала военную активность на территории Армении, включая ротацию сил и усиление инфраструктуры 102-й базы. Несмотря на то, что некоторые региональные СМИ интерпретируют эти шаги как подготовку к более активным действиям, растёт ощущение, что это, скорее, демонстративная активность, имеющая целью запугивание и демонстрацию остаточной силы. Подобная демонстративность характерна для российской внешней политики в условиях ослабления реальных рычагов влияния: театр, подменяющий стратегию.

Особенно символично, что эта динамика российской военной активности происходит после визита премьер-министра Армении Никола Пашиняна в Алтай в июле 2025 года — регион, где активно разворачиваются российские военные учения и символика “центра принятия решений” для Кремля. 

Армения всё более чётко сигнализирует об ослаблении эффективности союзнических гарантий со стороны России, демонстрируя растущее дистанцирование от формальных союзов, в которых Москва ранее играла ключевую роль. Одним из главных индикаторов этого сдвига стало стремление Армении к углублённому сотрудничеству с Европейским союзом, как в политической, так и в экономической плоскости. Участие в различных форматах диалога с ЕС, подписание соглашений, предполагающих институциональную и правовую гармонизацию, а также публичные заявления армянского руководства о необходимости интеграции в европейское пространство свидетельствуют о том, что Москва отходит на второй план для Еревана.

В этой связи особенно показательно практическое неучастие Армении в деятельности Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). Дополнительное напряжение создаёт давление со стороны России, связанное с возможной евроинтеграцией Армении. Москва в последнее время всё более открыто артикулирует угрозу исключения Армении из Евразийского экономического союза (ЕАЭС) в случае, если страна продолжит активную адаптацию к европейским стандартам. Такой шантаж ещё более усиливает ощущение уязвимости и зависимости, что, в свою очередь, подталкивает Ереван к ускорению процессов переориентации.

На сегодняшний день отношения между Азербайджаном и Российской Федерацией переживают заметный и системный кризис, характеризующийся не просто снижением уровня двустороннего доверия, но и нарастающим взаимным раздражением, проявляющимся в практических действиях.

Эта напряжённость уже не может быть объяснена локальными недоразумениями: она имеет признаки более глубокой структурной конфронтации, вызванной несовместимостью интересов, ростом недоверия и переосмыслением роли России в региональной архитектуре безопасности и суверенитета.

Кульминацией ухудшения стало инцидентное событие, связанное с тем, что российские ПВО сбили гражданский самолёт азербайджанских авиалиний. Отсутствие каких-либо официальных извинений или компенсационных шагов со стороны Москвы вызвало серьёзное недовольство в Баку. Дальнейшая эскалация приняла информационный характер: в российских государственных и околокремлёвских СМИ началась волна жёсткой антиазербайджанской риторики, в которой Азербайджан обвинялся в “подрыве интересов России”, “турецком реваншизме” и “вытеснении Москвы с Южного Кавказа”.

Ситуация обострилась ещё больше- началось преследование азербайджанцев в самой России; бизнесмены азербайджанского происхождения подверглись облавам, угрозам и даже физическому насилию со стороны российских спецслужб, в частности ФСБ. Эти действия в Баку были восприняты как откровенная провокация и пересечение “красной линии”, ставя под сомнение безопасность азербайджанской диаспоры в РФ и устойчивость экономических связей.

Дополнительным источником напряжённости стал скандал вокруг демонтажа бюста художника Ивана Айвазовского в Ханкенди. Выступление специального представителя президента России Михаила Швыдкого с критикой в адрес этого решения вызвало резкую реакцию со стороны Баку. Особенно раздражение вызвал факт, что бюст был установлен без согласования с азербайджанскими властями при непосредственном участии российских миротворцев — в обход норм дипломатического протокола и с явным нарушением принципов государственного суверенитета.

Инцидент получил дополнительное развитие после того, как российское государственное агентство ТАСС в своей публикации использовало для обозначения Ханкенди название “Степанакерт” — термин, применявшийся сепаратистским режимом в Карабахе. Под давлением Баку агентство было вынуждено внести исправление, однако этот случай не остался без дипломатических последствий. Министерство иностранных дел Азербайджана выступило с жёстким заявлением, отметив, что подобные действия нарушают территориальную целостность страны и подрывают доверие между государствами. В документе подчёркивалось, что, если искажение азербайджанских топонимов продолжится, Баку оставляет за собой право применять принцип взаимности и называть населённые пункты России их историческими (в том числе неславянскими) названиями, что является прямым дипломатическим вызовом.

Дополнительным раздражающим фактором для России в контексте южнокавказской политики стало её фактическое устранение из процесса посредничества между Азербайджаном и Арменией. Несмотря на то, что по итогам трёхстороннего заявления от 10 ноября 2020 года именно Россия выступила главным медиатором прекращения Второй карабахской войны и на основании этого документа получила право на временное размещение своего миротворческого контингента в Карабахе, сегодня её посреднический мандат полностью утратил силу.

Сложившаяся ситуация на Южном Кавказе демонстрирует системный и необратимый сдвиг в региональной конфигурации сил. Россия, десятилетиями рассматривавшая этот регион как сферу своего исключительного влияния, стремительно теряет позиции — как в военном и политическом, так и в символическом плане. Таким образом, прогноз на среднесрочную перспективу заключается в углублении изоляции России на Южном Кавказе, которая будет носить не только политический, но и символический характер.