Интервью с аналитиком по Ближнему Востоку, экспертом по международным отношениям Университета Кардан в Кабуле Джалалом Базваном.

- Как вы оцениваете текущую ситуацию на Ближнем Востоке? Какие зоны напряжённости, на ваш взгляд, представляют наибольшую угрозу сегодня?

- Ситуация на Ближнем Востоке остаётся крайне взрывоопасной и многослойной. Мы наблюдаем не просто локальные конфликты, а целую архитектуру нестабильности, где традиционные территориальные споры, религиозное противостояние и борьба за влияние между региональными и глобальными игроками накладываются друг на друга.

Наиболее остро, конечно, стоит ситуация в Газе, где продолжается активная фаза боевых действий между Израилем и ХАМАС. Израильские военные операции сопровождаются резким ухудшением гуманитарной обстановки: разрушена гражданская инфраструктура, растёт число жертв среди мирного населения. Этот конфликт выходит далеко за пределы Палестинской автономии — он влияет на внутриполитическую ситуацию в арабском мире, раскачивает диалог между Израилем и рядом арабских стран, включая участников «Авраамовых соглашений».

Не менее взрывоопасным остаётся треугольник противостояния Иран–Израиль–США. Жёсткие заявления и манёвры, такие как переброска американских авианосцев и стратегических бомбардировщиков в регион, сопровождаются не менее агрессивной риторикой из Тегерана. В этих условиях любой инцидент может стать искрой для широкомасштабного конфликта, который затронет не только Персидский залив, но и всю Западную Азию.

Отдельное беспокойство вызывают иранские прокси-группировки, прежде всего «Хезболла» в Ливане и хуситы в Йемене. Их активность, включая атаки на торговые суда в Красном море и ракетные обстрелы, используется Тегераном как инструмент давления на Израиль и США. По сути, это фронты «гибридной войны», где прямого столкновения пока нет, но последствия для глобальной безопасности — вполне реальные.

Нельзя забывать и о Западном берегу реки Иордан, где ежедневно происходят столкновения между израильскими поселенцами и палестинским населением. Усиление израильских рейдов, рост насилия, конфискация земель — всё это способно дестабилизировать ситуацию даже сильнее, чем конфликт в Газе, так как речь идёт об очаге напряжения в сердце израильско-палестинского противостояния.

В целом, Ближний Восток находится в состоянии системного кризиса, где один конфликт подпитывает другой. Вопрос уже не только в урегулировании локальных кризисов, а в необходимости пересмотра всей системы региональной безопасности.

- Насколько реален сегодня сценарий прямого военного столкновения между такими игроками, как Иран, Израиль и США?

- Риск прямого военного столкновения, безусловно, остаётся высоким — и главное, он стал постоянным фоном всей ближневосточной повестки. Хотя ни одна из сторон, на первый взгляд, не заинтересована в масштабной войне, регион балансирует на грани непредсказуемой и взрывоопасной эскалации.

Вашингтон наращивает присутствие в регионе — авианосные ударные группы, стратегическая авиация, переброска ПРО в ближневосточные страны. Это не просто демонстрация силы, а явный сигнал Тегерану, что любое агрессивное действие не останется без ответа. Израиль, в свою очередь, действует с позиции силы и не скрывает своей готовности к упреждающим ударам по иранской ядерной инфраструктуре или прокси-группировкам.

Иран отвечает резко и системно — от угроз блокировки Ормузского пролива до усиленной активности «Хезболлы» и хуситов, которые уже ведут себя как прямые участники региональной конфронтации. Все эти элементы складываются в опасную мозаику, где одна ошибка, одно неверно интерпретированное движение — например, удар по военному объекту, атака беспилотника или провокация на море — могут привести к цепной реакции.

Что особенно тревожно — сегодня на Ближнем Востоке исчезают традиционные механизмы сдерживания. Нет прямых каналов связи между Тегераном и Тель-Авивом. США находятся в позиции «стратегического сдерживания», но фактически втянуты в конфигурацию, где их солдаты, корабли и самолёты уже действуют в зоне риска. Это взрывоопасный коктейль, где даже ограниченный конфликт может быстро перерасти в региональную войну с участием сверхдержав.

Иными словами, пока никто не хочет большой войны — но все делают шаги, которые приближают её. И чем дольше сохраняется нынешняя напряжённость, тем выше вероятность, что вопрос будет решён не в кабинетах дипломатов, а на поле боя.

- Какие сценарии развития событий на Ближнем Востоке выглядят наиболее вероятными в ближайшие месяцы? Ждёт ли нас эскалация, ограниченное противостояние или дипломатическая разрядка? И насколько близок регион к «точке невозврата»?

- Сейчас ситуация на Ближнем Востоке напоминает период «контролируемого напряжения» — обострение ситуации сохраняется, но каждая из сторон старается избежать прямого военного столкновения. В ближайшие месяцы наиболее вероятен сценарий ограниченного противостояния: атаки на иранские объекты в Сирии, действия прокси-групп, кибератаки и демонстрация силы в таких стратегически важных регионах, как Ормузский пролив и Красное море. Напряжённость будет сохраняться, но открытая война между государствами маловероятна.

Тем не менее, риск случайной эскалации остаётся высоким. Даже при желании избежать военной масштабной эскалации, инцидент, будь то непреднамеренный удар по важному объекту или ошибочная интерпретация действий, может привести к серьёзной эскалации, особенно в условиях такой высокой напряжённости.

Что касается «точки невозврата», то это не конкретное событие, а скорее комбинация факторов, которые могут привести к полномасштабной войне. Например, если Иран приблизится к созданию ядерного оружия, если произойдёт военный обмен между Израилем и Ираном, или если столкновение между США и Ираном выйдет за пределы контроля, это может стать моментом, с которого откатиться будет уже невозможно.

Регион всегда балансирует на грани возможной вспышки насилия, но пока существует достаточно механизмов сдерживания, таких как дипломатические каналы и взаимное устрашение. Однако если давление будет продолжать расти, «точка невозврата» может быть достигнута гораздо быстрее, чем многие думают.

- Как можно интерпретировать последние резкие заявления Тегерана в адрес США? Что стоит за такой жёсткой риторикой?

- Последние заявления иранского руководства в адрес США, безусловно, звучат агрессивно и ультимативно, но важно понимать, что за этим стоит прагматичная стратегия. Прежде всего, такая риторика служит средством сдерживания — Иран пытается создать имидж готовности к жёстким мерам, чтобы повысить стоимость возможного вмешательства в его внутренние дела. Эти угрозы не только направлены на США, но и адресуются странам Персидского залива, которые тесно сотрудничают с Вашингтоном. Для Ирана это не просто словесные войны, а способ создать для своих оппонентов дополнительный риск в случае вмешательства.

Кроме того, такой жёсткий тон играет важную роль на внутренней арене. В условиях экономического кризиса и международного давления, например, санкций, такие заявления позволяют укрепить позиции режима внутри страны, мобилизовать население вокруг идеи сопротивления внешнему давлению и продемонстрировать решимость перед «врагами». Это даёт определённый толчок поддержке со стороны тех, кто настроен скептически к правительству, а также поддерживает моральный дух населения.

Не стоит забывать, что эти угрозы могут быть частью переговорной стратегии. В условиях неопределённости и международных санкций Тегеран пытается надавить на Запад, особенно на США, чтобы получить уступки, но при этом не отказывается от своих амбиций в области ядерной программы и регионального влияния. Подобная жёсткая риторика может быть также попыткой усилить свою позицию в любых возможных дипломатических переговорах, заставив Запад признать иранские интересы и амбиции.

На самом деле, за такими угрозами скрывается достаточно сложная и многослойная стратегия, которая сочиняет и внутреннюю поддержку, и международную игру на повышение ставки.

- Существует ли вероятность возобновления ядерной сделки (СВПД)? Или дипломатические каналы полностью исчерпаны?

- На данный момент вероятность возвращения к ядерной сделке в её исходной форме 2015 года крайне мала. Иран за последние годы значительно продвинулся в своей ядерной программе, превысив рамки, которые были установлены в рамках СВПД. Мы видим не только повышение уровня обогащения урана, но и значительное расширение инфраструктуры, включая увеличение числа и типа используемых центрифуг. Откат всего этого назад, даже если бы политическая воля была, будет не только крайне технически сложным, но и политически болезненным для Ирана. Ведь любая попытка «вернуться» в условия 2015 года потребует серьёзных уступок, что в текущих условиях практически невозможно.

Кроме того, уровень доверия между Ираном и странами «евротройки» — Францией, Германией и Великобританией, а также США — находится на крайне низком уровне. И это не просто слова, а реальный барьер для любых переговоров. Даже если на дипломатическом уровне периодически звучат призывы к возобновлению переговоров, в самой политической повестке Ирана и США нет политической воли идти на компромиссы, которые изначально лежали в основе СВПД.

Стоит также отметить, что как в Иране, так и в США политическое давление на руководство страны отразилось на международной повестке. В Иране есть силы, которые склоняются к идее переговоров, но в целом политическая конфронтация с Западом в последние годы только усилилась. Поэтому даже при желании сесть за стол переговоров, атмосфера крайне негативна, и складывается впечатление, что дипломатические каналы в отношении СВПД на данный момент исчерпаны.

На практике, скорее всего, любой новый процесс должен будет стартовать с совсем другого фундамента, а не просто возвращения к старым условиям.

- Как развивается взаимодействие Ирана с Россией и Китаем на фоне противостояния с Соединёнными Штатами?

- Взаимоотношения Ирана с Россией и Китаем на фоне противостояния с США становятся всё более плотными и стратегическими. Это сотрудничество укрепляется прежде всего через общую цель — ослабить американское влияние и минимизировать последствия международных санкций, которые нацелены на экономическое давление.

С Россией сотрудничество приобрело особенно важный характер с началом полномасштабной войны в Украине. Иран активно поддерживает Россию, поставляя беспилотники и, возможно, другие виды военных материалов. Эти поставки укрепляют оборонный потенциал России в условиях санкций. В свою очередь, обсуждается передача Ирану передовых вооружений — например, истребителей и систем ПВО. Эти связи поддерживаются не только в области вооружений, но и через совместные учения, что усиливает стратегическое партнёрство. Военные контакты дополняются всё более тесным экономическим взаимодействием, что помогает обеим странам обходить международные санкции и продвигать свои интересы в мире, который всё больше склоняется к многополярности.

Что касается отношений с Китаем, то здесь акцент делается, прежде всего, на экономику. Китай остаётся крупнейшим покупателем иранской нефти, часто в обход международных санкций. Пекин активно реализует долгосрочные стратегические соглашения с Тегераном в рамках своей инициативы «Пояс и путь», которые включают крупные инвестиции и инфраструктурные проекты. Хотя военное сотрудничество с Китаем не столь ярко выражено, как с Россией, оба государства разделяют схожие взгляды на мировой порядок, основанный на противостоянии доминированию США. Они активно выступают за принципы невмешательства и устойчивое развитие многополярного мира.

В итоге, углубление сотрудничества Иран-Россия-Китай даёт Тегерану экономическую стабильность, поддержку в области военной модернизации и дипломатическую силу, что делает страну более защищённой от западного давления. Это, в свою очередь, затрудняет США реализацию их стратегии в регионе и заставляет искать новые подходы к политике в Ближнем Востоке и на международной арене.

Такое стратегическое сближение не только обеспечит Ирану усиление его позиций в регионе, но и создаёт устойчивый фронт против западных санкций и вмешательства.

- Какие последствия может иметь сближение Израиля с арабскими странами в рамках Соглашений Авраама для Ирана?

- Для Ирана Соглашения Авраама — это не просто дипломатическая формальность, а серьёзный геополитический вызов. В Тегеране их расценивают как попытку создания антииранской оси, направленной на сдерживание и региональную изоляцию Исламской Республики. Израиль, получив возможность активного политического и экономического присутствия в Персидском заливе, фактически приближается к границам Ирана — и это вызывает очевидную тревогу.

Одним из самых чувствительных аспектов для Ирана является возможность, что Израиль получит доступ к военной инфраструктуре, что потенциально может быть использовано для ударов по иранским объектам. Доступ к воздушному пространству и портам таких стран, как ОАЭ и Бахрейн, представляет собой новый стратегический фактор, особенно в случае возможной эскалации.

Кроме того, развитие экономического и технологического сотрудничества между Израилем и арабскими странами ослабляет традиционные рычаги влияния Ирана — особенно в таких сферах, как энергетика, логистика и инфраструктура. Речь идёт о своеобразной конкуренции за лидерство в регионе, и Соглашения Авраама, безусловно, усиливают позиции Тель-Авива.

Однако ситуация не так однозначна. Последняя эскалация конфликта в Газе, сопровождаемая массовыми жертвами среди мирного населения и разрушением инфраструктуры, резко обострила восприятие Израиля в арабском мире. Несмотря на официальные договорённости, общественное мнение в арабских странах остаётся в основном на стороне палестинцев, и действия Израиля вызывают всё более сильное раздражение, особенно среди молодёжи.

Это противоречие между интересами элит и чувствами общества уже начинает расшатывать фундамент Соглашений Авраама. Некоторые арабские государства, например, ОАЭ, были вынуждены отложить совместные проекты или делать публичные заявления, осуждающие действия Израиля. Это создаёт для Ирана дипломатическое окно возможностей — усилить антиизраильскую риторику, сплотить шиитские и пророссийские силы и вернуть вопрос Палестины в центр ближневосточной повестки.

В долгосрочной перспективе успех или провал Соглашений Авраама будет зависеть не только от политической воли правящих режимов, но и от того, насколько Израиль сможет удержать баланс между своей региональной стратегией и реакцией арабского общества. А для Ирана это — возможность не только сдерживать сближение своих противников, но и позиционировать себя как лидера сопротивления западному и израильскому влиянию в регионе.

- Как текущая эскалация между США и Ираном может повлиять на общую безопасность в регионе Южного Кавказа?

- Эскалация между США и Ираном — это не просто региональный кризис, а потенциальный катализатор турбулентности для более широкого периметра, включая Южный Кавказ. Этот регион, находящийся на стыке интересов крупных держав и традиционно уязвимый к внешним потрясениям, может быстро почувствовать на себе косвенные, но ощутимые последствия.

Во-первых, Южный Кавказ — это географический мост между Персидским заливом, Чёрным морем и Восточной Европой. Любое серьёзное обострение вокруг Ирана, особенно если оно затронет транзитные маршруты, может повлиять на энергетическую безопасность региона, особенно Азербайджана как важного экспортёра нефти и газа. Возможны перебои с логистикой, рост страховых ставок на грузы, а в более тревожном сценарии — угроза инфраструктуре, включая трубопроводы и коридоры связи.

Во-вторых, на фоне обострения может возрасти активность внешних акторов в регионе. Например, Россия и Турция могут попытаться усилить своё влияние, позиционируя себя как альтернативу западному порядку, в то время как Иран будет стремиться не допустить расширения американского присутствия вблизи своих границ. Это создаёт риск поляризации: страны региона могут быть вынуждены определяться — с кем они, особенно в условиях роста давления со стороны союзников и соседей.

Кроме того, усиление напряжённости между США и Ираном способно активизировать прокси-игроков — от религиозных групп до политически ангажированных формирований, которые могут использовать нестабильность как предлог для вмешательства. И хотя прямой военной угрозы Южному Кавказу сейчас нет, всплески диверсионной активности, информационные операции и попытки дестабилизации вполне возможны.

Не стоит забывать и про внутренние вызовы. В условиях общей региональной нестабильности националистические и радикальные силы могут активизироваться внутри самих стран Южного Кавказа, подрывая политическое равновесие и провоцируя конфликты — например, на этнической почве.

В целом, Южный Кавказ рискует стать одной из вторичных арен геополитического соперничества, особенно если напряжённость США и Ирана приобретёт устойчивый, а не ситуативный характер. В такой ситуации крайне важно, чтобы страны региона проявили максимум дипломатической гибкости и стратегической сдержанности, не позволяя внешним кризисам втянуть себя в чужую игру.

- Учитывая географическую близость Азербайджана к Ирану, какие потенциальные риски могут возникнуть в случае дальнейшей эскалации конфликта?

- Азербайджан находится в зоне повышенного геополитического риска, и в случае дальнейшей эскалации между США и Ираном страна может оказаться в эпицентре скрытого давления и прокси-противостояния. Соседство с Ираном, стратегическое партнёрство с Израилем и Западом, а также роль в транспортировке нефти и газа делают Баку уязвимым с нескольких направлений одновременно.

Прежде всего, остаётся реальной угроза пограничных инцидентов или демонстраций силы. Иран уже проводил военные манёвры прямо на границе с Азербайджаном, сопровождая их агрессивной риторикой. Подобные действия могут быть усилены — как элемент психологического давления или даже в качестве предупреждения за сотрудничество Баку с Израилем, особенно если речь идёт о военных или разведывательных инициативах.

Во-вторых, Азербайджан вполне может стать мишенью гибридной войны. Это и кибератаки на критически важную инфраструктуру, и дискредитационные кампании, и попытки расшатать внутреннюю стабильность через политические или религиозные каналы. Иран имеет широкие инструменты влияния — от шиитских религиозных кругов до медиа-ресурсов и агентов влияния в регионе.

Отдельно стоит отметить фактор этнической чувствительности: на территории Ирана проживает от 15 до 20 миллионов этнических азербайджанцев. В условиях внутреннего кризиса Тегеран может опасаться усиления националистических настроений и попытаться использовать антиазербайджанскую риторику для консолидации. Это может привести к усилению напряжённости на обоих берегах Араза, а в экстремальных случаях — к целенаправленным провокациям.

Кроме того, Азербайджан является важнейшим энергетическим хабом, особенно в контексте поставок газа и нефти в Европу в обход России. Любая попытка Ирана или его союзников дестабилизировать этот маршрут — будь то физическая угроза трубопроводам, атаки дронов или блокировка логистических коридоров — может иметь системные последствия: от падения экспортных доходов до роста цен на энергорынке ЕС. И это делает Азербайджан не просто уязвимой стороной, а геополитической мишенью с высокой ценой.

Таким образом, при развитии кризиса вокруг Ирана Азербайджан рискует оказаться в сложной позиции — между необходимостью сохранять стратегический баланс и готовностью отвечать на растущие вызовы со стороны южного соседа. В этих условиях ключевым фактором станет гибкость дипломатии и укрепление собственной обороноспособности на всех уровнях — от кибербезопасности до международной координации.